Что такое Богатыри? Значение слова Богатыри в историческом словаре

Богатыри. Слово "" богатырь "" в русском языке вос точно го (тюркского) происхождения, хотя , может быть , самими тюрками заимствовано у азиатских арийцев. В других славянских языках это слово не известно , кроме польского, в котором оно является заимствованием из русского. В лето писи (Ипатьевской) слово ""богатырь"" встреча ется впервые в рассказ е о татарских воеводах под 1240 , 1243 и 1263 годами . Для обозначения того понятия, которое теперь обозначается словом ""богатырь"", в древнерусском языке употреблялось слово ""хоробр"" или, с церковно-славянской окраской, ""храбр"". По некоторым памятникам можно проследить , как постепенно слово ""богатырь"" вытесняет слово ""храбр"". Так, например , в Суздальской летописи ( рукопись XV века) рассказывается: ""И Александр Попович ту убиен бысть с и ними 70 храбрых""; в позднейших списках этой летописи в место ""храбрых"" читаем ""богатырей"". Ученые старой мифологической школы делили богатырей на ""старших"", к числу которых относили Святогор а , Микулу, Вольгу, Сухмана, Дуная, Дона ; и ""младших"": Илья Муромец , Алеша Попович , Добрыня Никитич и так далее. Сравнительная школа устраняет это деление , считая Святогора, Микулу и других заимствованными образами. Как бы ни был разрешен окончательно вопрос об элемент е заимствования в этих былинных образах, по своему характер у богатыри , называемые обыкновенно ""старшими"", отличаются от ""младших"" более слабым развитием исторического элемента и слабой приуроченностью к циклу Владимир а . Цикл изация былинных сюжетов, по-видимому , оправдывает предложенное профессором Владимиров ым деление на три группы: 1) до Владимира и Киев ского цикла; 2) цикл Владимира; 3) Новгород ский цикл. К до-Владимирскому циклу относятся Святогор, Микула Селянинович и Вольга. Во главе ""старших"" богатырей ученые старой мифологической школы ставили Святогора. По мнению Орест а Миллер а , Святогор - туча . Веселовский видит источники былин о Святогоре в легендах о Самсоне , Аароне , Моисее и других; Всеволод Миллер - в кавказских сказаниях; Шамбинаго сближает Святогора с эстонским богатырем Калеви-поэга. К э тому надо прибавить отмеченные учеными старой мифологической школы параллели между Святогором и скандинавским исполином Скримиром. Уже это богатство разнообразных параллелей говорит за то, что вряд ли законно возведение богатырей к одно му какому-нибудь литературному источнику. Некоторые , если не все, мотивы былин о Святогоре относятся к числу так называемых бродячих мотивов, которые могли проникать в народную поэзию в разные времена из очень различных источников. Сюжет ы былин о Святогоре сводятся к следующим эпизод ам: 1) Святогор и тяга земли. Святогор, похваляющийся своей силой , находит в поле сумочку ( иногда ее несет Микула или два старца), в которой ""тяга земли"". Он не может поднять ее и загрузает в земле, причем , по некоторым вариантам, погибает. Параллели этого эпизода находят в кавказских сказаниях, что служит одним из оснований для кавказской гипотезы происхождения Святогора. 2) Святогор и Илья. Илья попал в шатер , в котором кровать богатырская в десять сажен. Илья лег и заснул на три дня. Конь предупреждает его, что едет Святогор. Илья влезает на дуб и видит, что едет Святогор выше лесу, головой упирается под облако , на плечах везет ларец хрустальный , в котором была заперта жена Святогора. Жена Святогора, выпущенная им из ларца, во время сна мужа встречает Илью и прячет его в карман Святогора. Узнав это, Святогор убивает жену, а с Ильей побратался. Указаны осетинские параллели этого эпизода. Кон стан тин Аксаков перед ает прозаический рассказ о встрече Святогора с Ильей. Илья, встретив громадного богатыря, ударяет его копье м , но Святогору кажется , что это комар укусил его. Этот эпизод сближают со встречей скандинавского Скримира и Тора . 3) Женитьба Святогора. Кузнец предсказывает Святогору, что его невеста лежит тридцать лет на гноище . Чтобы избавиться от такого брака , Святогор отыскивает ее и ударяет мечом. Он думает, что убил ее, но она от удара выздоравливает, и Святогор потом на ней женится. Это довольно расп рост раненный сказочный сюжет. 4) Смерть Святогора. Святогор и Илья находят гроб . Илье он велик , Святогору как раз по росту ; крышка плотно закрывается, и Святогор погибает в гробу, передав свою силу Илье. Этот эпизод отмечен в талмудическом рассказе о Моисее и Аароне; он принадлежит, одна ко , к числу бродячих и есть уже в мифе об Озирисе . Святогор иногда в былинах смешивается с библейским Самсоном, есть некоторые соприкосновения этого образа с святым Егорием. Все это указывает на то, что происхождение образа Святогора очень сложно, и первичная его основа вряд ли может быть отыскана. Исторического элемента в этом образе, по-видимому, нет, если не прини мать крайне искусственного толкования Святогора как олицетворения хазарского на рода . - Вольга Святославович . Связь Вольги с Киевом и князем Владимиром существует, но очень слаба. Вольга получает от князя Владимира три города , Киев упоминается в былине о походе Вольги на Индию богатую. Уже Орест Миллер, который в духе своей теории видит в основе былины о Вольге громовой миф, указал, что на мифологическую основу наслаиваются воспоминания о Вещем Олег е . Может быть, некоторый матери ал для былин о Вольге дали сказания о Всеславе Полоцк ом и Ольге, летописная форма имени которой ""Вольга"" совпадает с именем Вольги. Вс. Миллер считает былины о Вольге поздними новгородскими. Вольга по этой гипотезе - новгородский Волхв - чародей . Обосновывает Вс. Миллер свою гипотезу, главным образом, тем, что черт ы природы в былине северные . Это не совсем верно : природа этих былин столь же может привести нас в Поле сье , прилегающее к Киеву и бывшее ареной деятельности Олега и Ольги , как и в Олонецкую губернию. Мало надежных опор дают Вс. Миллеру и географические названия. Он хочет в городе Ореховце в идет ь Шлиссельбург , но в других былинах тот же Ореховец Илья освобождает от татар. Значение исторической основы былин о Вольге, впрочем , сильно преувеличивается: исторического в них крайне мало. Содержание их может быть сведено к трем сюжетам. 1) Чудесное рождение от княжны и змея и рост не по дням, а по часам. Некоторые видят в этом сюжете отзвуки сказания о рождении Александра Македонского. Отвергать возможно сть таких влияний трудно, но сам по себе сюжет о чудесном является всемирно распространенным. Сказания о чудесном богатыре, родящемся от девушки или вдовы без мужа, или от чудесного существа и растущем не по дням, а по часам, известно всем мифологиям и обычно связано с солярным мифом; оно очень часто встречается и в сказках . 2) Сказание о походе на Индию или Турец-землю. В нем видят обыкновенно отражение похода Олега на Царь град , но сюжет развит с чисто сказочными чертами, и в нем, если когда -либо и было , то не осталось ни чего исторического. Вольга в этом сюжете - оборотень . 3) Поездка Вольги за дань ю в города Гурчевец, Крестьяновец и Ореховец и встреча с Микулой. Обычно в этом видят отзвуки собирания дани Олегом, а Вс. Миллер видит отголоски древних новгородских отношений. В этом сюжете исторического элемента больше , но его можно видеть в отражении скорее древ него быта, чем какого-нибудь лица или события . В конечном итоге, если даже в основе образа Вольги лежит личность Олега, то она так преобразилась под влияние м привязавшихся к ней бродячих сказаний, что исторического в ней не остается ничего. Веселовский, не отвергая мнения о том, что в основе образа Вольги лежат воспоминания об Олеге, пред пола гает, что к этому имени привязаны занесенные с Запада сказания о Карле Велик ом, среди которых есть сюжет, близко напоминающий былины о встрече Вольги и Микулы. Согласно этой гипотезе на Вольгу перенесены черты Карла . Ничего невозможного в таком предположении нет, но так как в былинах о Вольге нет ничего, что делало бы необходимым влияние песен о Карле, то допустимо и другое пред положение , что один и тот же бродячий сюжет независимо был прикреплен, в разных места х к Вольге и Карлу. Есть некоторые совпадения между Вольгой и северно-германским Гельги, что при сходстве имен и неизбежности взаимодействия русских и варяжских сказаний является довольно надежным пока зателем родства этих образов. Все это заставляет и образ Вольги считать сводным, для которого дали известные черты очень различные исторические, литературные и, вероятно , мифологические воспоминания. - Микула Селянинович. Микула Селянинович встречается в двух былинах: о Вольге и Святогоре. В былине о Святогоре он является носителем чудесной сумочки, в которой заключается тяга земная; в былине о Вольге он - чудесный пахарь , сошку которого не может сдвинуть с места вся дружина Вольги. Толкование образа Микулы очень различно . По Буслаев у Микула - представитель оседлой, земледельческой жизни, но в основе его образа лежит представление о титаническом существе: божестве земли или земледелия. Орест Миллер видит в Микуле грозовое божество и сопоставляет его с Тором, который является покровителем земледелия. Кобыла Микулы по Оресту Миллеру - туча. По Вс. Миллеру образ Микулы навеян сказаниями об Александре, и сошка Микулы - не что иное, как Гордиев узел . Удачнее сближение Веселовского, который видит в Микуле отражение императора -пахаря Гугона, из "" Хождения Карла Великого в Иерусалим "". Возможно, однако, что сходство Гугона и Микулы объясняется родством бродячих мотивов, легших в основу обоих сказаний. Владимиров сомневается в существовании в образе Микулы каких-нибудь заимствованных черт и считает его поэтической идеализацией паханья, что довольно близко приводит нас к точке зрения некоторых из старых мифологов, видевших в основе былины о Микуле земледельческий миф. На почве такой ""идеализации земледелия"" или земледельческого мифа мог возникнуть и бродячий мотив, который, вероятно, связывает былины о Микуле с их западными параллелями. - Богатыри Киевского цикла должны быть разделены на несколько групп. Прежде всего бросается в глаза различие между богатырями-вои нами (Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович и другие) и богатырями, никаких подвигов не совершающими ( Чурило Плен кович , Дюк Степанович , Соловей Будимирович и другие). Особую небольшую группу составляют Дунай , Дон и Сухман, которых старые мифологи относили к ""старшим"". Илья Муромец является, несомненно , центральной фигурой русского эпоса . О нем существует наибольшее количество былин, и ему посвящена целая научная литера тура . Главнейшие сюжеты былин об Илье следующие: 1) Илья получает богатырскую силу, 2) встреча его с Святогором, 3) поездка Ильи в Киев и встреча с Соловьем Разбойником, 4) три поездки Ильи, 5) ссора Ильи с князем Владимиром, 6) Илья в Царьград е, 7) Илья и Жидовин, 8) Илья и Идолище, 9) бой Ильи с паленицей, 10) бой Ильи с сыном. По мнению ученых старой мифологической школы, в основе образа Ильи лежит миф о свет лом божестве, в основе каждого его похождения, миф, теперь затем ненный, но могущий быть восстановленным. Вместе с тем, Илья - воплощение духа русского народа, в частности - крестьянства, его общинности. Отвергнув это построение, действительно грешащее большой произвольностью, ученые ""школы заимствования"" и исторической стали искать историческую или литературную основу образа Ильи, но и в этом направлении, несмотря на большое остроумие исследователей и огромный привлеченный ими материал, достигнуть удовлетворительных результатов до сих пор не удалось. Историческое лицо , которое носило бы имя Ильи Муромца, удалось найти Иловайскому в лице одного из героев Смутного времени ; но былинный Илья Муромец был известен задолго до этого времени. Имя Ильи ""Русского"" (Ilias von Riuzen или of Graeca) встречается уже в Ortnitsag´е (XII век) и Tidreksag´е (XIII век) наряду с именем Владимира. Древнейшие указания на Илью наших былин представляет собой письмо оршанского старосты Кмиты Чернобыльского, который говорит о силе ""Ilii Muravlenina i Solowia Budimirowicza"". Следующим упоминание м является упоминание Эриха Лясоты о ""Morowlin´е"". По-видимому, в XVII веке в Киеве Илья Муромец был признан святым, и мощи его до сих пор показываются в Киево-Печерском монастыре. Заслуживает внимания, что в древнейших списках былин (XVII век) его имя носит Муровец; точно также в финских пересказах былин имя передается Muurovitza. Все это указывает, что древнейшей формой его имени было - не Муромец, а Муровец или Муровлен. В поисках исторической основы образа Ильи обращались к летописному свидетельству о сыне Ярослава, носившем имя Ильи. Но, не говоря уже о том, что место в летописи (I Новгородской) не ясно , вряд ли возможно предположить , чтобы ничем не замечательный князь дал начало образу первого богатыря. Более вероятным представляется другое мнение , возводящее Илью к Олегу. Имя Илья сближается с именем Олег через форму Eligas; но академиком Соболевским было указано на филологическую недопустимость такого сближения, а А.Н. Веселовский, в своей после дней работе по русскому эпосу, указывает на позднее происхождение имени Eligas и считает раздвоение личности Олега на Вольгу и Илью мало вероятным. Вообще , если это сближение не может быть безусловно отброшено, оно является очень спорным. Не менее спорным является и сближение былинного Ильи с историческим Добрыней, который по этой гипотезе расчленился на былинных Илью и Добрыню. Если принять во внимание , что большая часть подвигов Ильи (если не все) носит на себе печать бродячих мотивов, известных эпосам разных народов, то надо признать , что историческая основа образа Ильи и былин о нем далеко не выяснена, и что открытым остается самый вопрос о том, насколько существенны в данном случае исторические элементы . Из параллелей наиболее убедительны параллели с Рустемом и Асфендиаром, приводимые Вл. Стасов ым и потом Вс. Миллером в его ""Экскурсах"". Сходство некоторых былин об Илье с соответствующими местами Рус теми ады очень велико и не может быть случайно . Сам автор этой гипотезы (Вс. Миллер), однако, отказался от нее в позднейших работах и склонился к точке зрения ""исторической"" гипотезы. В итоге, не предрешая вопроса о той или иной основе образа Ильи, его приходится признать древним в нашем эпосе, что засвидетельствовано параллелями саг. Этот образ пережил, по-видимому, значительную эволюцию. Новым, зависящим от перехода эпоса в крестьянскую среду, является крестьянское обличье и происхождение Ильи. В начале он, по-видимому, был дружинником. Смутное время наложило на него свою печать, сделав его ""казаком"", и, на конец , на дальнем севере он оказался крестьянским сыном. За эту долгую жизнь образ Ильи в былевом эпосе расширился, по-видимому, за счет других Богатырей, вытеснив их из некоторых сюжетов, и, несомненно, привлек к себе значительное количество различных бродячих сюжетов. - Добрыня Никитич. Историческая основа образа Добрыни может быть определена с большей точностью, чем основа образа Ильи и даже Вольги; но и в этом случае полной определенности быть не может. Неоднократно указывалось на летописного Добрыню, дядю князя Владимира, как на прототип былинного Добрыни. Халанский указывает другое лицо, известное старинным памятникам - рязанского богатыря Добрыню, по прозвищу "" Золотой пояс "", как на лицо, давшее некоторые черты былинному Добрыне. Наряду с этой исторической основой довольно настойчиво отмечается и мифологическая, притом не только учеными старой мифологической школы, но и примыкающими к школе заимствований, с тою только разницей, что первые видят в былинах о Добрыне отзвуки тузе много , вторые - заносного мифа. Орест Миллер видит в Добрыне туземное солнечное божеств, унаследованное от общеарийского периода , и сопоставляет Добрыню с Один ом; по Стасову, Добрыня - отражение индийского Кришны, занесенное через посредство тюрков; восточный миф видит в Добрыне и писавший позже Потанин . Основа нием для таких толкований служит содержание былин, в которых, несмотря на историческое имя героя, очень мало исторического. Главнейшие сюжеты былин о Добрыне таковы: 1) Чудесное рождение Добрыни. Этот эпизод несколько напоминает рождение Вольги и, по мнению Волльнера, перенесен на Добрыню с Вольги. Для такого предположения нет достаточных оснований. Чудесное зачатие , как мы уже говорили по повод у Вольги, - один из очень распространенных бродячих мотивов, вероятно, мифологического происхождения, и этот мотив мог быть прикреплен к обоим богатырям независимо. В некоторых вариантах девственное зачатие Добрыни затемнено появление м отца Добрыни - ""рязанского гостя Никиты Романовича"" (вероятно, позднее отражение имени популярного боярин а , характерное как показатель прихотливых комбинаций, в которых иногда являются в былинах исторические имена ). 2) Добрыня и Марина . Добрыня убивает любовника Марины , Змея -Тугарина, за что Марина обращает Добрыню в тура с золотыми рогами, пока мать Добрыни, оборотившись сорокой, не заставляет ее снять чары . В имени Марины видят отзвуки Марины Мнишек , но уже самое сочетание имени Добрыни и Марины Мнишек говорит о шаткости исторического элемента былины, не говоря уже о превращениях, и так далее. 3) Добрыня и Змей . Во время купанья Добрыню заносит водой в пещеру Змея Горы ныча, которого он убивает и освобождает полоненных им, в числе прочих - племянницу князя Владимира, Забаву Путятишну. Халанский видит в этом эпизоде отражение крещения Новгорода историческим Добрыней, другие - отбитие у кочевников русского полона . За теперешним содержанием одинаково можно видеть и то, и другое, но само по себе оно не заключает в себе ни того, ни другого. 4) Добывание Добрыней невесты князю Владимиру. В этом видят отзвуки похода Владимира с Добрыней на Полоцк за Рогнедой, но на самом деле это - одна из вариаций очень распространенного былинного мотива: сватовства. 5) Добрыня и Алеша - сюжет, который сопоставляют с турецким сказанием, легшим в основу лермонтовского ""Ашик Кериба"". Все эти сюжеты если и заключают в себе исторический элемент, то в весьма поблекшем виде, и образ Добрыни современных былин очень далек как от киевского, так и от рязанского Добрыни. - Алеша Попович. Александр или Олешко Попович упоминается неоднократно в летописи, но события, связываемые с его именем, отделены одно от другого промежутком почти в 250 лет. В никоновской летописи говорится: ""В лето 1000 прииде Володарь с половцы х Киеву... И изыде нощию во сретение им Александр Попович и уби Володаря, и брата его и иных множеств половец изби, а иных в поле прогна. И се слышав Володимер и возрадовася зело"". Далее , в тверской летописи имя Александра Поповича связывается с княжескими усобицами 1216 года; наконец, в суздальской летописи, в рассказе о калкском побоище , говорится: ""И Александр Попович ту убиен бысть с теми 70 храбрыми"". Первое и последнее упоминание признают, обыкновенно, за вставки на основании народных песен; но тогда не являются ли такими же вставками и упоминания об участии Алеши в событиях начала XIII века, и был ли он действительно историческим лицом? Уже Веселовский высказал в этом сомнение , но новейшие ученые склонны признать его историческим ростовским богатырем, хотя этому ростовскому приурочению, может быть, противоречит тот факт , что он один из всех Б. известен малорусским думам . Образ Алеши Поповича, по-видимому, пережил эволюцию, обратную той, какую испытал Илья Муромец: значение Алеши сузилось, и самый тип его, вероятно - под влиянием отчества ""Попович"", принял отнюдь не богатырские черты: он ""бабий пересмешник"", у него "" руки загребущие"" и т. д. Вс. Миллер предполагает, что Илья оттеснил Алешу в ряде сюжетов. Такое мнение опирается, между прочим, на разницу в положении Алеши в олонецком и архангельском былинных репертуарах. В после днем роль Алеши как Б. рельефнее: ему, например, приписывается убиение татарского Б., от руки которого пал Добрыня. Алеша является главным действующим лицом в двух былинных сюжетах: 1) о битве с Тугарином и 2) о сестре Збродовичей. Кроме того, он является как эпизодическое лицо в ряде былин об Илье и Добрыне. Алеша в былинах является хитрым, коварным, что дает повод Оресту Миллеру сопоставить его с скандинавским Локи . В борьбе Алеши с Тугарином одни видят отражения византийских сказаний о змеях-богатырях; другие - отражение исторической борьбы с половцами, причем имя Тугарина сопоставляется с именем половецкого хана Тугаркана. В былине о сестре Збродовичей Алеша является в некрасивой роли хвастуна, оклеветавшего девушку, которую поверившие клевете братья убивают. Исторического элемента в последней былине нет. - Кроме этих главных богатырей-воинов, к киевскому циклу примыкает еще ряд других. Таков ы старый богатырь Данила и его сын Михайла или Иван Данилович . Данила, состарившись, уходит в монастырь , оставив Владимиру на защиту Киева своего двенадцатилетнего сына. Приходит неверный царь Уланище. Михайло избивает силу татарскую, надевает одежду Уланища и встречает Данилу, который спешил ему на помощь . Данила хочет убить его, но узнает по голосу . Двенадцатилетний богатырь напоминает быстрый рост Вольги и восходит, вероятно, к тому же бродячему мотиву. Былина о Михайле Даниловиче напоминает малорусское сказанье о богатыре Михайлике и киевских Золотых Воротах . Некоторые частности былин, например, совет коня не врезываться в середину неприятельского войска , перескакивание рвов, может быть, соприкасаются с некоторыми местами колядок. К тому же малорусскому сказанию о Михайлике другими чертами примыкает былина о Василии Пьянице, тоже примыкающая к киевскому циклу богатырей-воинов. К Киеву подходит царь Батыга. Богатырей не оказалось, кроме одного: Василья Пьяницы. Василий , испив вина , убивает стрела ми трех татарских вождей, затем едет в татарский стан и избивает половину татарского войска. Веселовский возводит Василия Пьяницу к Василию Великому, которого в духовном стихе Богородица удерживает от пьянства, а Михайлика и Михайлу Даниловича - к Михаилу Архангелу византийского рассказа о Золотых Воротах. Вряд ли, однако, из этих источников проникло в былины что-либо кроме имен. С Василием Пьяницей нередко смешивают двух других Васильев : ""Казимировича"" и ""Долгополого"". Вс. Миллер считает необходимым разделять этих трех Васильев: в эпизодическом Василии Долгополом он видит устойчивые черты дьяка , в Василии Казимировиче, которого былина заставляет отвозить дань князя Владимира Батуру - новгородского боярина времен борьбы Москвы и Новгорода, Василия Казимирова. Конечно , вполне возможно, что имя популярного в свое время боярина попало в былины, но сам Вс. Миллер при этом говорит: ""К сожалению, как и в других случаях, мы не в состоянии уяснить себе мотивы, вызвавшие внесение имени Василия Казимирова в былину так называемого киевского цикла, кроме разве того, что это имя в свое время пользовалось широкой популярностью"". Вс. Миллер признает также, что ""мы не можем указать , какие исторические черты прихвачены вместе с этим именем"". А если так, то самое значение ""исторического"" имени сводится почти на нет, и появление его в былине может быть простой случайностью, бессознательным процесс ом памяти певца, введшим случайно вспомнившееся имя. В былинах Василий Казимирович является послом, отвозящим в орду дань князя Владимира. В этом сюжете имя Василия Казимировича чередуется с именем Дуная. - Михайло Потык принадлежит также к числу богатырей-воинов киевского цикла. Он является товарищем Ильи и Добрыни; на них троих князь Владимир возлагает поручение собрать дань с трех царств. На долю Потыка выпадает собирание дани с Подольского царства. Во время своей поездки Потык встречает Белую Лебедь , которая просит пощады и, оборотившись девушкой, становится женой Потыка. Авдотья-Лебедь Белая - чародейка ; она неоднократно пытается погубить Потыка, согласившись с змеем или царем Иваном Окульевичем. Потык спасается при помощи Ильи с Добрыней или Настасьи Окульевны. Веселовский возводит былину к болгарскому житию Михайла из Потуки. Сходство жития и былины, однако, довольно отдаленное; содержание жития сводится к бродячему мотиву о змееборстве. Бродячие мотивы, несомненно, лежат и в основе былин о Потыке, и в этом отношении несомненную ценность представляет указание Стасова на восточные параллели этих былин. - Иван Годинович в былинах является племянником князя Владимира и этим привязан к киевскому циклу. Содержание былин об Иване Годиновиче является одною из вариаций былин о сватовстве. Иван Годинович отправляется в сопровождении Ильи и Алеши сватать царевну Золотой Орды или Индии Богатой (имя также варьируется). Иван Годинович успевает в своем сватовстве, но прежний жених царевны Кощега (v. Афромей) преследует его. В битве Иван Годинович побеждает Кощегу, но измена царевны меняет положение; Кощега привязывает Ивана Годиновича к дубу и хочет его убить из его же лука . Заклятая Иваном Годиновичем стрела убивает самого Кощегу, после чего Иван Годинович казнит царевну. С Иваном Годиновичем часто смешивается Иван Гостин -сын, но, по-видимому, правильнее рассматривать его как особого богатыря, героя былины о состязании коней, в которой имя Ивана Гостина-сына чередуется с именем Дюка . Параллели былин об Иване Годиновиче отмечены разными исследователями в сказаниях о Геракле , малорусской сказке, житии Иосифа Волоцкого, в Панчатантре, восточных народных сказаниях, немецких и польских сказаниях, в сербских песнях о Марке Королевиче и Бановиче Страхине. Уже это обилие параллелей говорит, что перед нами бродячий мотив. - Данило Ловчанин играет в былине пассивную роль. Князь Владимир, желая отбить у него жену, дает ему опасное поручение. Данила, видя такое отношение князя, бросается на копье. На том же месте убивает себя жена Данилы. Отмечают сходство былины с эпизодами "" Повести о приходе Батыевой рати на Рязань ""; но это сходство является очень отдаленным, и если искать книжного источника этого сюжета, то скорее его можно видеть в библейском эпизоде о Давиде и жене Урии. - Ставр Годинович . Еще более пассивным действующим лицом Владимирова цикла является Ставр Годинович. Ставр, боярин и славный гусляр , похвалился своим домом, который лучше , чем у князя Владимира, а по другим вариантам - своей женой. Владимир велит посадить Ставра в глубокий погреб , а жену Ставра привести к себе. Узнав об этом, жена Ставра наряжается послом из Золотой Орды, едущим требовать у князя Владимира дани. Испуганный Владимир готов дать дань, и посол требует себе славного гусельника Ставра. По некоторым вариантам, к этому присоединяется мотив испытания пола мнимого посла. В основе былины о Ставре видят обыкновенно отмеченный летописью факт заточения Владимиром Мономахом нескольких новгородских бояр, и в числе их сотского Ставра. Трудно сказать , что, кроме имени Ставра, проникло из этого источника в былину. Содержание былины, с главной ролью жены Ставра - мнимого посла, с бродячим мотивом испытания пола, имеет очень мало общего с предполагаемой исторической основой. Стасов указывает довольно близкую параллель нашего Ставра в алтайском богатыре Алтаин-Саин-Салама, Орест Миллер и А.Н. Веселовский - в немецкой песне о ""римском графе "", Потанин - в монгольском Гэсэр- хане , Созонович - в славянских сказаниях о сватовстве. Таким образом, и здесь мы видим обычную картину: чрезвычайно слабое сходство с предполагаемой исторической основой и обилие разнообразных параллелей, заставляющее предполагать бродячий мотив. - Михайло Козаринов . Очень немногие варианты былин о Михайле Козаринове прикреплены к циклу Владимира. Сюжет былины слагается из традиционной битвы с татарами и очень распространенных бродячих мотивов о благодарном животном и о встрече брата с неузнанной сестрой. Всев. Миллер в Михайле Козаринове видит упоминаемого в Ипатьевской летописи под 1106 г. боярина Козарина , который вместе с другими боярами был послан преследовать половцев . - Хотен Блуд ович , по Вс. Миллеру, относится к числу новгородских богатырей, но приуроченье его к циклу Владимира настолько прочно, что, где бы былина ни сложилась, ее нужно рассматривать как одну из составных частей этого цикла. Сюжет былины таков: на пиру у князя Владимира мать Хотена, вдова Блудова, поссорилась с вдовой Часовой . Часова хвасталась своей дочерью Чайкой и девятью сыновьями, которые могут полонить Хотена. Хотен убивает шесть сыновей Часовой, а трех берет в плен , Чайку же хочет отдать за своего паробка. Часова упрашивает Владимира побудить Хотена жениться на Чайке, но Хотен, поставив копье, требует, чтобы его покрыли золотом: тогда он женится на Чайке. Халанский считает эту былину московской, Вс. Миллер - новгородской. Основания для такого утверждения шатки, что указал уже Владимиров. Оба исследователя ссылаются на бытовые черты, но они не исключают и киевского происхождения. Имена скорее говорят за Киев: Владимир, Блуд . За Новгород говорит только упоминание о том, что Блуд блудил по Новгороду; но оно носит характер позднейшей вставки. Мотив ""девять сыновей вдовы и дочь "", в связи с борьбой девяти сыновей с зятем встречается в малорусских колядках и сербских песнях. - Своеобразную группу среди богатырей цикла Владимира образуют Дунай (Дон) и Сухман. Дунай (Дон) Иванович является вместе с Добрыней героем былин о сватовстве Владимира. Другой сюжет более характерен. Дунай (Дон) состязается в стрельбе с женой своей, носящей в одних вариантах имя Настасьи, в других - Непры Королевишны. Непра (Настасья) побеждает Дуная (Дона). Рассерженный Дунай убивает жену, а потом и себя. Из крови их разлились реки Дунай (Дон) и Днепр . - Сухман (Сухан) Одихмантьевич едет добывать Владимиру живую Лебедь. Во время поездки он видит, что Непра- река борется с силой татарскою, которая мостит на ней мосты калиновы, чтобы идти к Киеву. Сухман избивает силу татарскую, но Владимир не верит ему и велит за похвальбу заточить в погреб. Илья едет узнавать , правду ли сказал Сухман, и, когда оказывается, что правду, Владимир хочет наградить Сухмана; но он снимает с ран листочки и истекает кровью . Из его крови потекла река Сухман. В Дунае некоторые видят боярина Дуная, упоминаемого в Ипатьевской летописи как приближенного князя Владимира Васильковича. Каково бы ни было отношение этого Дуная к былинному, конец былины о Дунае, как и Сухмане, представляет собой, несомненно, сказание о происхождении рек, миф, хотя, может быть, и позднейший . Мифическую основу Дуная видит не только Орест Миллер, но и Стасов, считающий этот миф заимствованным из Индии. Ягич , очень мало склонный к мифологическим толкованиям, видит в происхождении образа Дуная олицетворение реки Дуная, т. е. процесс по существу мифологический . Подобно е же представление лежит в основе соответствующего эпизода о Сухмане, хотя Волльнер видит в нем отражение позднейшей письменности. - К циклу Владимира примыкает целый ряд богатырей, не совершающих никаких подвигов: таковы Дюк Степанович, Чурило Пленкович, Соловей Будимирович. Содержание былин о Дюке сводится к трем сюжетам: 1) Выезд Дюка в Киев; 2) Похвальба Дюка и состязание ; 3) Владимир посылает послов царство матери Дюка, чтобы описать его богатство. Веселовский считает былины о Дюке галицкими по происхождению и в Дюке видит византийского царевича Андроника , жившего некоторое время в Галич е . Против галицкого происхождения этих былин говорит то, что Волынец- Красный Галич, из которого выезжает Дюк, трактуется как чужая и сказочная страна , смешиваемая с Индией богатой. Недостаточно убедительно и сопоставление Дюка с Андроником. Из сюжетов о Дюке обращает на себя внимание выезд Дюка в Киев: по пути ему приходится преодолевать сказочные препятствия -заставы - горы толкучие, птиц поклевучих - и перескакивать на коне через реку . Такого рода представления часто встречаются в сказочных сюжетах и мифах о путешествии на ""тот свет "", в страну мертвых и заходящего солнца. Отзвуки каких-то мифологических представлений чувствуются и в стрелках Дюка, которые днем не видимы, а ночь ю горят ""как огонь "", и в его чудесных пуговках, живых, свищущих подобно Соловью Разбойнику. - Чурило Пленкович и его отец , старый Пленко , представляются затмевающими роскошью самого Владимира. Сюжеты былин о Чуриле сводятся к следующим эпизодам: 1) Владимир в гостях у Чурилы, 2) Чурила в Киеве на службе у князя Владимира, 3) Красота Чурилы и 4) Чурила и жена Бермяты. Веселовский выводит Чурилу из крымского Сурожа . Вс. Миллер и Владимиров предполагают новгородское происхождение былин о Чуриле. Против последнего предположения, в общем хорошо обоснованного, говорит то, что Чурило один из очень немногих богатырей, имена которых известны песням Южной Руси . - Соловей Будимирович. Соловей Будимирович с 30 кораблями приезжает из города Леденца к Киеву. Приехав, Соловей Будимирович идет к князю Владимиру и просит у него разрешения построить в саду у племянницы князя Владимира, Забавы Путятишны, двор . В одну ночь дружина Соловья, работая ""как дятлы"", построила три терем а , в которых "" солнце , месяц и звезды "". Утром удивленная Забава приходит в терем к Соловью; они меняются кольцами, венчаются и уезжают. Образ Соловья Будимировича вызвал чрезвычайно противоречивую литературу. Орест Миллер и Ягич сближают Соловья Будимировича с Соловьем Разбойником. Это сближение подкрепляется, между прочим, упоминанием Кмиты Чернобыльского о Соловье Будимировиче, как о сильном богатыре, наряду с Ильей. Но в определении источника этого образа Ягич и Орест Миллер резко расходятся. Орест Миллер видит в нем олицетворение свиста бури , Ягич - отражение сказаний о Соломоне . И то и другое является одинаково натянутым. Стасов возводит Соловья к его восточным параллелям. Веселовский видит в основе былин о Соловье песню о брачной поездке заморского молодца, а имя его считает перегласовкой собственного имени ""Слав"". Вс. Миллер возводит былину о Соловье к повести о Василии Златовласом; но можно согласиться только с предположение м о влиянии повести на некоторые переработки былины. Заслуживает большого внимания указание Халанского на близость былин о Соловье с великорусскими свадебными песнями, хотя мы думаем, что не Соловей - ""идеализированный жених"", как предполагает Халанский, а на жениха в целях величания перенесены черты Соловья Будимировича. Построение Соловьем и дружиной, работающей ""как дятлы"", в одну ночь терема, в котором ""солнце, месяц и звезды"", представляется нам мотивом космогонического мифа. - Остаются неприкрепленными к Владимирову циклу, но напоминают богатырей его Суровец -Суздалец и Саур Леванидович. Суровец иногда называется Суздальцем. Былины о нем напоминают былины о Михайле Казарине. В начале - распространенный бродячий мотив о встрече с чудесным животным (вороном), который человечьим голосом указывает, как добыть славу и добычу; потом идет победа над татарами. Веселовский выводит Суровца из крымского Сурожа-Судака. Вс. Миллер склонен видеть в нем отзвуки исторических воспоминаний о Суздале. Кроме Суровца-Суздальца, в былинах упоминаются ""братья Суздальцы"", в которых Вс. Миллер видит князей Юрия Долгорукого и Ярослава Мудрого. - Саур Леванидович (v. Саул ), отец Суровца. Имя Саур, по-видимому, тюркского происхождения и обозначает ""бык"". Главным сюжетом былин о Сауре является его бой с Суровцем, представляющий собою один из многочисленных вариантов о бое отца с сыном, прикрепившихся к очень различным именам и, между прочим, к персидскому Рустему и нашему Илье. - Новгородский цикл составляют былины о Садке и Ваське Буслаеве. - Садко . Содержание былин о Садке сводится к трем сюжетам: 1) Садко играет на берегу Ильмень -озера, Морской царь указывает, как выиграть заклад ; 2) Садко хвалится скупить все товары в Новгороде; 3) Садко попадает к Морскому царю и спасается при помощи Николы Можайского. Происхождение образа Садко, по-видимому, довольно сложно. В Новгородской летописи под 1167 г. упоминается об основании лицом, носящим имя Седко Сытинич, церкви Бориса и Глеба . Трудно, однако, установить , имеет ли этот Седко какое-либо отношение к былинному. Веселовский указывает, что в романе ""Tristan et Geonois"" рассказывается о племяннике Иосифа Аримафейского Садоке , который во время бури был брошен по жребию в море , спасся и пробыл три года на острове у отшельника . Это сходство Веселовский объясняет существованием какого-нибудь еврейского рассказа, легшего в основу как былины, так и французского романа. Стасов указывает ряд параллелей в восточных сказаниях. Отмечают сходство некоторых мотивов былин о Садке с финским мифом о водяном божестве; есть некоторое сходство между былинами о Садке и малорусской думой об Олексие Поповиче. Все это указывает на присутствие в былинах бродячих мотивов, но рядом с ними очень много бытовых черт старого Новгорода, и в этом смысле историчность былин несомненна. - Василий Буслаевич . Еще больше бытовых новгородских черт в образе Васьки Буслаева, - самой реальной и типичной фигуры русского эпоса. Источники этого образа, однако, тоже разнородны. Содержание былин о Ваське Буслаеве сводится к двум сюжетам: 1) детство Васьки и бой с новгородцами на мосту; 2) путешествие в Иерусалим и гибель Васьки. Жданов отмечает, с одной стороны, упоминания в летописи имени Василия Буслаевича, с другой стороны - параллели к былинам о Ваське в сказаниях о Роберте Дьяволе . Сходство между Васькой и Робертом, однако, является довольно отдаленным и вряд ли позволяет установить между этими образами генетическую связь. - Литература . Буслаев, ""Эпическая поэзия "" (""Ист. Оч."", I); Буслаев, ""Следы русского богатырского эпоса в мифических преданиях индоевропейских народов"" (""Филологические Записки"", 1862, выпуски 2 - 3); Буслаев, ""Русский богатырский эпос"" ("" Русский Вестник "", 1862, 3, 9, 10); Л. Майков , ""О былинах Владимирского цикла"" (1862); Стасов, ""Происхождение русских былин"" ("" Вестник Европы "", 1868 и ""Полное собрание сочинений""); А. Веселовский, ""О сравнительном изучении русского эпоса"" (""Журнал Министерства Народного Просвещения"", 1868, II); О. Миллер, ""Илья Муромец и богатырство киевское"" (1869); Буслаев и Шифнер , "" Отчет о 12 прис. Увар. премии"" (о книге Стасова); Квашнин-Самарин, "" Русские былины в историческом и географическом отношении"" ("" Беседа "", 1871, 4 - 5); Потанин, ""Монгольское сказание о Гэсэр хане"" (""Вестник Европы"", 90, № 9); его же, ""Ставр Годинович Гэсэр"" (""Этнографическое Обозрение "", 1891, № 3); Веселовский, ""Калики перехожие и богомильские странники "" (""Вестник Европы"", 1872, № 4); Буслаев, ""Разбор книги Миллера"" (в ""Отчете о 14 прис. Увар. премии""); Кирпичников , ""Опыт сравнительного изучения западного и русского эпосов. Поэмы Ломбардского цикла""; Веселовский, ""Отрывки византийского эпоса в русском"" (""Вестник Европы"", 1875, № 4); Петров , ""Следы северно-русского былинного эпоса в южнорусской народной литературе"" (""Труды Киевской Духовной Академии"", 1878, № 5); Ор. Миллер, ""О великорусских былинах и малорусских думах"" (""Труды III Археологического съезда ""); Вс. Миллер, ""Отголоски финского эпоса в русском"" (""Журнал Министерства Народного Просвещения"", 1879, № 12); Веселовский, ""Южнорусские былины""; Дашкевич , ""К вопросу о происхождении русских былин"" (""Киевские Университетские Известия "", 1883, № 3 - 5); Жданов , ""К литературной истории русской былевой поэзии""; Сумцов , ""Опыт объяснения малорусской песни о Журиле"" ("" Киевская Старина "", 1885, июль ); Созонович , "" Песни о девушке-воине и былины о Ставре"" ( Варшава , 1886); Веселовский, ""Мелкие заметки о былинах"" (""Журнал Министерства Народного Просвещения"", 1889, № 5); Соболевский , ""К истории русских былин"" (""Журнал Министерства Народного Просвещения"", 1884, № 7); Халанский, ""Великорусские былины Владимирского цикла"" (1885); Вс. Миллер, "" Экскурсы в область русского эпоса"" (1892); Халанский, ""Южнославянские сказания о Марке Кралевиче в связи с произведениями русского былинного эпоса""; Дашкевич, ""Разбор Экскурсов Миллера"" (в ""Отчете о 34 прис. Увар. премии""); Вс. Миллер, "" Очерки русской народной словесности"" (том I, 1897); Жданов, ""Русский былевой эпос"" (1895); Халанский, ""К истории поэтических сказаний об Олеге Вещем"" (""Журнал Министерства Народного Просвещения"", 1902, № 8, и 1903, № 10); Коробка , ""Сказания об урочищах Овручского уезда и былины о Вольге"" (""Известия отделения русского языка и словесности"", том XIII, книга 2); Шамбинаго, ""Старины о Святогоре и поэма о Калеви-поэга"" (""Журнал Министерства Народного Просвещения"", 1902, № 1); Марков , ""Бытовые черты русских былин"" ("" Русская Мысль "", 1904); его же, ""Из истории русского был. эпоса"" (""Этнографическое Обозрение"", 1904, № 2 - 3; 1905, № 4); Веселовский, ""Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском"" (""Известия отделения русского языка"", том XI, 3); Якуб , ""К былине о Сухмане"" (""Этнографическое Обозрение"", 1904, № 1); его же, ""К былине о Михайле Казарине"" (""Этнографическое Обозрение"", 1905, № 2 и 3); Вс. Миллер, ""Очерки русской народной словесности"" (том II, 1910). Подробные указания на статьи Веселовского, в которых он касается былин, см. в указателе к его трудам. Обзор изучения былин в книге Лободы ""Русский богатырский эпос"" (Киев, 1896). - Marthe, ""Die russische Heldensage"" (1865); Bistrom, ""Das russische Volksepos"" (""Zeitschr. fur Phychol."", 1867 - 68); Ralson, ""The Songs of the Russian people"" (1873); Jagic, ""Die christlich-mythologische Schicht in dem russische Volksepos"" (""Archiv fur sl. Phil."", 1875, 1); Рамбо , ""La Russie epique"" (1876); Wollner, ""Untersuchungen uber die Volksepik der Grossrussen"" (1879); Веселовский, ""Разбор книги Воллнера"" (в ""Rssische Revue"", 1882); Damberg, ""Versuch einer Geschichte der rus. Heldensage"" ( Гельсингфорс , 1886). Н. Коробка.