1) Раскол - — религиозно-общественное движение в России, возникло в середине XVII в. и привело к разделению в русской православной церкви, образованию старообрядчества. Церковная реформа патриарха Никона была направлена на централизацию церкви, на борьбу с автономией местных церквей, ликвидацию принципа соборности. Хотя реформа не затрагивала основ православия, она вызвала решительный протест многих верующих, в том числе бывших членов кружка «ревнителей благочестия», в который ранее входил и Никон. Противники реформы подверглись жестоким преследованиям, это придало им ореол защитников «истинного православия» и обеспечило поддержку разных слоев общества. Приверженцы старой веры после церковного собора 1666—1667 гг., принявшего решение предать анафеме противников реформы, бежали в глухие места Севера, Поволжья, Сибири и создавали там свои общины.
2) Раскол - - отделение от рус. православной церкви части верующих, непризнавших церковные реформы Никона 1653-1656 гг.
3) Раскол - - отделение части духовенства и мирян от господствующей русской Православной Церкви, по причине несогласия их с реформами патриарха Никона (1652-1658). По мнению патриарха, многие места старых богослужебных книг не совсем удачно передавали смысл греческих оригиналов. Созванный им в 1654 году Собор епископов согласился с ним и постановил переиздать книги, предварительно исправив в них все обнаруженные ошибки. Исправления не нарушали догматов веры, а касались исключительно церковных правил и обрядов. Речь преимущественно шла о принятых и вошедших в традицию: двуперстном крестном знамении, служении Литургии на семи, а не на пяти просфорах , хождении "посолонь" (по солнцу) при крещении младенцев вокруг купели, а при венчании - вокруг аналоя, сугубом (двойном) возгласе "Аллилуя!", начертании имени Христа - Исус и т.п. Все это были обычаи , освященные не только временем, но и решениями прежних русских епископских Соборов. Поэтому православные ужаснулись, услышав распоряжение изъять старые книги и принять к руководству -новопечатные. Многие признали нововведения патриарха неправославными и ненародными. Они не захотели расстаться со старыми своими обычаями в церковной жизни и в быту, сохранили прежние книги и все особенности привычного обряда , т.к. считали, что праведность достигается только точным его соблюдением. Но новшества были объявлены непререкаемым законом. Они исходили от высшей церковной власти и поддерживались властями гражданскими, которые в борьбе с "раскольниками" не гнушались никакими мерами принуждения. Поэтому в стране восторжествовало официальное православие , а старообрядцы остались в меньшинстве. К началу XX века старый обряд сохраняло еще до 10% христианского населения России. Старообрядчество долгое время господствовало и в казачьих обществах на севере Дона, на Яике и на Тереке . У Запорожцев и на юге Дона церковная реформа вызвала меньшие протесты . Зато " раскольники " составили наиболее надежные кадры атаманов Степана Разина и Кондратия Булавина. В результате их неудач, уже со времени Разина Казаки -старообрядцы в большом числе появились за турецкой границей на реках Куме и Кубани. Емельян Пугачев тоже пользовался их поддержкой. По актам XVIII в. известно, что на Дону и на Яике - Урале большинство Казаков оставалось еще там приверженцами старого обряда и чем больше их притесняли, тем крепче они держались своих религиозных идеалов.
4) Раскол - Расколом принято называть произошедшее во 2-й пол. XVII в. отделение от господствующей Православной Церкви части верующих, получивших название старообрядцев, или раскольников. Значение Раскола в русской истории определяется тем, что он являет собой видимую отправную точку духовных нестроений и смут, завершившихся в н. XX в. разгромом русской православной государственности. О Расколе писали многие. Историки - каждый по-своему - толковали его причины и разъясняли следствия (большей частью весьма неудовлетворительно и поверхностно). Рационализированные научные методики и широкая эрудиция ученых мужей оказались беспомощны там, где для решения вопросов требовалось понимание духовных, таинственных глубин народного сознания и благодатного церковного устроения. Непосредственным поводом для Раскола послужила так называемая "книжная справа" - процесс исправления и редактирования богослужебных текстов. Не один историк останавливался в недоумении перед трудным вопросом: как столь ничтожная причина могла породить столь великие следствия, влияние которых мы до сих пор испытываем на себе? Между тем ответ достаточно прост - беда в том, что его не там искали. Книжная справа была лишь поводом, причины же, настоящие, серьезные, лежали гораздо глубже, коренясь в основах русского религиозного самосознания. Религиозная жизнь Руси никогда не застаивалась. Обилие живого церковного опыта позволяло благополучно решать самые сложные вопросы в духовной области. Наиболее важными из них общество безоговорочно признавало соблюдение исторической преемственности народной жизни и духовной индивидуальности России, с одной стороны, а с другой - хранение чистоты вероучения независимо ни от каких особенностей времени и местных обычаев. Незаменимую роль в этом деле играла богослужебная и вероучительная литература. Церковные книги из века в век являлись той незыблемой материальной скрепой, которая позволяла обеспечить непрерывность духовной традиции. Поэтому неудивительно, что по мере оформления единого централизованного Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и пользования духовной литературой превращался в важнейший вопрос церковной и государственной политики. Еще в 1551 Иоанн IV созвал собор , имевший целью упорядочить внутреннюю жизнь страны. Царь самолично составил перечень вопросов, на которые предстояло ответить собранию русских пастырей, дабы авторитетом своих решений исправить изъяны народной жизни, препятствующие душеспасению и богоугодному устроению Русского царства. Рассуждения собора были впоследствии разделены на сто глав, откуда и сам он получил название Стоглавого. Предметом его внимания, среди многих других, стал и вопрос о церковных книгах . Их порча через переписывание неподготовленными писцами, допускавшими ошибки и искажения, была очевидна для всех. Собор горько жаловался на неисправность богослужебных книг и вменил в обязанность протопопам и благочинным исправлять их по хорошим спискам, а книг непересмотренных не пускать в употребление. Тогда же возникло убеждение, что надо завести вместо писцов типографию и печатать книги. После Стоглава вплоть до половины XVII в. дело исправления книг существенных изменений не претерпело. Книги правились с добрых переводов по славянским древним спискам и неизбежно несли в себе все ошибки и неисправности последних, которые в печати становились еще распространеннее и тверже. Единственное, чего удалось достигнуть, было предупреждение новых ошибок - патриарх Гермоген установил для этого при типографии даже особое звание книжных справщиков. В Смутное время печатный дом сгорел, и издание книг на время прекратилось, но, как только обстоятельства позволили опять, за издание взялись с завидным рвением. При патриархе Филарете (1619-33), Иоасафе I (1634-41) и Иосифе (1642-52) труды, предпринятые по этой части, доказали необходимость сверки не по славянским спискам, а по греческим оригиналам, с которых когда-то и делались первоначальные переводы. В ноябре 1616 царским указом поручено было архим . Сергиевской лавры Дионисию, священнику с. Климентьевского Ивану Наседке и канонархисту лавры старцу Арсению Глухому заняться исправлением Требника . Справщики собрали необходимую для работы литературу (кроме древних славянских рукописей было у них и четыре греческих Требника) и принялись за дело с живым усердием и должной осмотрительностью. Арсений хорошо знал не только славянскую грамматику, но и греческий язык, что давало возможность сличения текстов и обнаружения многочисленных ошибок, сделанных позднейшими переписчиками. Книгу исправили - себе на беду. В Москве огласили их еретиками, и на Соборе 1618 постановили: " Архимандрит Дионисий писал по своему изволу. И за то архимандрита Дионисия да попа Ивана от Церкви Божией и литургии служити отлучаем, да не священствуют". Пока происходили соборные совещания, Дионисия держали под стражей, а в праздничные дни в кандалах водили по Москве в назидание народу , кричавшему: "Вот еретик!" - и бросавшему в страдальца чем ни попадя. Восемь лет томился в заточении архимандрит, пока патр. Филарет не получил в 1626 письменный отзыв восточных первосвятителей в защиту исправлений, произведенных Дионисием. Как первый, дальний еще раскат грома предвещает грядущую бурю, так этот случай с исправлением Требника стал первым провозвестником Раскола. В нем с особой отчетливостью отразились причины надвигающейся драмы, и потому он достоин отдельного обстоятельного рассмотрения. Дионисия обвинили в том, что он "имя Святой Троицы велел в книгах марать и Духа Святого не исповедует, яко огнь есть". На деле это означало, что исправители полагали сделать перемены в славословиях Святой Троицы, содержащихся в окончании некоторых молитв, и в чине водосвятного молебна исключили (в призывании ко Господу "освятить воду сию Духом Святым и огнем") слова "и огнем", как внесенные произвольно переписчиками. Бурная и резкая отповедь, полученная справщиками, осуждение и заточение Дионисия кажутся большинству современных исследователей совершенно несоответствующими малости его "проступка". Неграмотность и сведение личных счетов не может удовлетворительно объяснить произошедшее. Исправление в большинстве случаев сводилось просто к восстановлению смысла, да и против справщиков выступали не только малоученные уставщики лавры, но и московское духовенство . Ученый старец Антоний Подольский написал даже против Дионисия обширное рассуждение "Об огне просветительном"... Причина непонимания здесь - как и во многих иных случаях - одна: оскудение личного духовного опыта, присущего настоящей, неискаженной церковной жизни. Его значение невозможно переоценить. Мало того что он дает человеку бесценный внутренний стержень, живую уверенность в смысле и цели существования - в масштабах исторических он служит единственным связующим звеном в бесконечной череде сменяющих друг друга поколений, единственным мерилом преемственности и последовательности народной жизни, единственной гарантией понимания нами собственного прошлого. Ведь содержание этого духовного опыта не меняется, как не меняется Сам Бог - его неисчерпаемый источник. Что касается осуждения Дионисия, то оно прямо связано с той ролью, какую играло понятие благодатного огня в православной мистике. Дело в том, что описать достоверно и точно благодатные духовные переживания человека невозможно. Можно лишь образно засвидетельствовать о них. В этих свидетельствах, рассеянных во множестве на страницах Священного Писания и творений Святых Отцов, чуть ли не чаще всего говорится об огне. " Огонь пришел Я низвесть на землю: и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!" (Лк. 12:49) - свидетельствует Сам Господь о пламени благочестивой ревности, любви и милосердия, которым пламенело Его сердце. "Духа не угашайте" (1 Сол. 5:19), - призывает христиан первоверховный апостол Павел . "Я всеми силами молюсь о вас Богу, чтобы Он вверг в ваши сердца огнь, да возможете право править вашими намерениями и чувствами и отличать добро от зла", - говорил своим духовным чадам Антоний Великий, древний основатель скитского монашеского жития. Учитывая высочайший уровень личного благочестия на Руси в н. XVII в., полноту и глубину благодатного опыта не только среди иночества, но и у большинства мирян, с этой точки зрения вряд ли покажется странной болезненная реакция общества на правку Дионисия. В ней усмотрели противоречие с самой духовной жизнью Церкви, заподозрили опасность пренебрежительного, бестрепетного отношения к благодати Божией, "огнем попаляющей" терние грехов человеческих. Опасность эта в общественном сознании, еще не успокоившемся после мятежей Смутного времени, прочно связывалась с ужасами государственного распада и державной немощи. По сути дела, Дионисий был прав - слова "и огнем" действительно являлись позднейшей вставкой, подлежащей исправлению, но и противники его вовсе не были невеждами и мракобесами. Дело исправления оказалось вообще трудным и сложным. Речь шла о безупречном издании чинов и текстов, переживших вековую историю, известных во множестве разновременных списков - так что московские справщики сразу были вовлечены во все противоречия рукописного предания. Они много и часто ошибались, сбивались и запутывались в трудностях, которые могли бы поставить в тупик и сегодняшних ученых. Впрочем, для успешности работ было сделано все что можно. Непрестанное внимание уделялось предприятию на самом высоком уровне. " Лета 7157 (1649), мая в девятый день по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Руси указу , и по благословению господина святителя (патриарха. - Прим. авт.) Иосифа... велено было ехати в Иерусалим ". Следствием указа стало отправление на Восток за древними достоверными списками книг келаря Арсения Суханова, исколесившего в поисках таковых не одну сотню верст и вывезшего в Россию около семисот рукописей, 498 из которых были собраны им в Афонских монастырях, а остальные обретены в "иных старожитных местах". 25 июля 1652 патриаршество всея Руси принял Новгородский митрополит Никон . Связанный с государем Алексеем Михайловичем узами тесной личной дружбы, одаренный недюжинными способностями ума и волевым решительным характером, он с присущей ему энергией взялся за дела церковного устроения, среди которых важнейшим продолжало числиться дело исправления книг. В тот день вряд ли кому могло прийти в голову, что служение Никона будет прервано драматическими событиями: Расколом, борьбой за самостоятельность церковной власти, разрывом с царем, соборным судом и ссылкой в дальний монастырь - в качестве простого поднадзорного монаха. Через два года по вступлении на престол первосвятителя России патриарх созвал русских архиереев на собор, где была окончательно признана необходимость исправления книг и обрядов. Когда первая часть работы была проделана, то для рассмотрения ее Никон созвал в 1656 новый собор, на котором вместе с русскими святителями присутствовали два патриарха: Антиохийский Макарий и Сербский Гавриил . Собор одобрил новоисправленные книги и повелел по всем церквам вводить их, а старые отбирать и сжигать. Казалось бы, все происходит в полнейшем соответствии с многовековой церковной практикой, ее традициями и не может вызвать никаких нареканий. Тем не менее именно с этого времени появляются в среде духовенства и народа хулители "новшеств", якобы заводимых в Церкви и в государстве Русском всем на погибель. Царю подавали челобитные , умоляя защитить Церковь . Про греков, считавшихся источниками "новшеств", говорили, что они под турецким игом изменили Православию и предались латинству. Никона ругали изменником и антихристом, обвиняя во всех мыслимых и немыслимых грехах. Несмотря на то что подавляющее &большинство населения признало дело "книжной справы" с пониманием и покорностью, общество оказалось на грани новой Смуты. Патриарх принял свои меры. Павел, епископ Коломенский, отказавшийся безоговорочно подписать соборное определение, одобрявшее исправления, был лишен сана и сослан в Палеостровский монастырь, другие вожди Раскола (протопопы Аввакум и Иоанн Неронов, кн. Львов ) также разосланы по дальним обителям. Угроза новой Смуты отпала, но молва о наступлении последних времен, о близком конце света , о патриаршей "измене" продолжала будоражить народ. С 1657, в результате боярских интриг, отношения царя с патриархом стали охладевать. Результатом разрыва стало оставление Никоном Москвы в 1658 и его добровольное самозаточение в Воскресенской обители. Восемь лет пробыл патриарх в своем любимом монастыре. Восемь лет столица оставалась без "настоящего" патриарха, обязанности которого самим же Никоном были возложены на Крутицкого митрополита Питирима . Положение становилось невыносимым, и в конце концов недоброжелатели первосвятителя добились своего: в конце 1666 под председательством двух патриархов - Антиохийского и Александрийского, в присутствии десяти митрополитов, восьми архиепископов и пяти епископов, сонма духовенства черного и белого состоялся соборный суд над Никоном. Он постановил: лишить старца патриаршего сана и в звании простого монаха отослать на покаяние в Ферапонтов-Белозерский монастырь. Казалось бы, с опалой главного сторонника исправления книг и обрядов дело "ревнителей старины" должно пойти в гору, но в жизни все произошло иначе. Тот же собор, что осудил Никона, вызвал на свои заседания главных распространителей Раскола, подверг их "мудрствования" испытанию и проклял как чуждые духовного разума и здравого смысла. Некоторые раскольники подчинились материнским увещеваниям Церкви и принесли покаяние в своих заблуждениях. Другие - остались непримиримыми. Таким образом, религиозный Раскол в русском обществе стал фактом. Определение собора, в 1667 положившего клятву на тех, кто из-за приверженности неисправленным книгам и мнимостарым обычаям является противником Церкви, решительно отделило последователей этих заблуждений от церковной паствы. Раскол долго еще тревожил государственную жизнь Руси. Восемь лет (1668-76) тянулась осада Соловецкого монастыря, ставшего оплотом старообрядчества. По взятии обители виновники бунта были наказаны, изъявившие покорность Церкви и царю - прощены и оставлены в прежнем положении. Через шесть лет после того возник раскольнический бунт в самой Москве, где сторону старообрядцев приняли, было, стрельцы под начальством князя Хованского. Прения о вере, по требованию восставших, проводились прямо в Кремле в присутствии правительницы Софии Алексеевны и патриарха. Стрельцы, однако, стояли на стороне раскольников всего один день. Уже на следующее утро они принесли царевне повинную и выдали зачинщиков. Казнены были предводитель старообрядцев поп-расстрига Никита Пустосвят и князь Хованский, замышлявшие новый мятеж. На этом прямые политические следствия Раскола заканчиваются, хотя раскольничьи смуты долго еще вспыхивают то тут, то там - по всем необъятным просторам Русской земли. Раскол перестает быть фактором политической жизни страны, но как душевная незаживающая рана - накладывает свой отпечаток на все дальнейшее течение русской жизни. Как явление русского самосознания, Раскол может быть осмыслен и понят лишь в рамках православного мировоззрения, церковного взгляда на историю России. Уровень благочестия русской жизни XVII в. был чрезвычайно высок даже в ее бытовой повседневности. "Мы выходили из церкви, едва волоча ноги от усталости и беспрерывного стояния, - свидетельствует православный монах Павел Алеппский , посетивший в это время Москву в свите Антиохийского патр. Макария. - Душа у нас расставалась с телом оттого, сколь длительны у них и обедни, и другие службы... Что за крепость в их телах и какие у них железные ноги! Они не устают и не утомляются... Какое терпение и какая выносливость! Несомненно, что все эти люди святые: они превзошли подвижников в пустынях", - удивлялся Павел россиянам. Слова его, конечно, не следует воспринимать буквально. Да и длительное стояние в церкви само по себе еще ни о чем не говорит. Однако всякий, имеющий внутренний молитвенный опыт, знает по себе, сколь невыносимо тягостно пребывание в храме "по обязанности" и как незаметно летит время, когда Господь посещает наше сердце духом ревностной, пламенной молитвы, совокупляющей воедино все силы человеческого естества " миром Божиим, превосходящим всякое разумение" (Флп. 4:7). Помня об этом, мы по-новому оценим и ту приверженность обряду, то благоговение перед богослужебной формой, которые, несомненно, сыграли в Расколе свою роль. Говоря "умрем за единый аз" (то есть за одну букву), ревнители обрядов свидетельствовали о высочайшем уровне народного благочестия, самим опытом связанного со священной обрядовой формой. Только полное религиозное невежество позволяет толковать эту приверженность богослужебной форме как "отсталость", "неграмотность" и "неразвитость" русских людей XVII в. Да, часть из них ударилась в крайность, что и стало поводом для Раскола. Но в основе своей это глубокое религиозное чувство было здоровым и сильным - доказательством служит тот факт, что, отвергнув крайности Раскола, Православная Россия доселе сохранила благоговейное почтение к древним церковным традициям . В каком-то смысле именно "избыток благочестия" и "ревность не по разуму" можно назвать среди настоящих причин Раскола, открывающих нам его истинный религиозный смысл. Общество раскололось в зависимости от тех ответов, которые давались на волновавшие всех, всем понятные в своей судьбоносной важности вопросы: - Соответствует ли Россия ее высокому служению избранницы Божией? - Достойно ли несет народ русский "иго и бремя" своего религиозно-нравственного послушания, своего христианского долга? - Что надо делать, как устроить дальнейшую жизнь общества, дабы обезопасить освященное Церковными Таинствами устроение жизни от разлагающего, богоборческого влияния суетного мира, западных лжеучений и доморощенных соглашателей? В напряженных раздумьях на эти темы проходил весь XVII век. Из пламени Смуты, ставшей не только династическим кризисом, политической и социальной катастрофой, но и сильнейшим душевным потрясением, русский народ вышел "встревоженным, впечатлительным и очень взволнованным". Временной промежуток между Смутой и началом Петровских реформ стал эпохой потерянного равновесия, неожиданностей и громогласных споров, небывалых и неслыханных событий. Этот драматический век резких характеров и ярких личностей наиболее проницательные историки не зря называли "богатырским" (С.М. Соловьев). Неверно говорить о "замкнутости", "застое" русской жизни в семнадцатом столетии. Напротив, то было время столкновений и встреч как с Западом, так и с Востоком - встреч не военных или политических, которые Руси издавна были не в новинку, но религиозных, "идеологических" и мировоззренческих. "Историческая ткань русской жизни становится в это время как-то особенно запутанной и пестрой, - пишет историк Г.В. Флоровский. - И в этой ткани исследователь слишком часто открывает совсем неожиданные нити... Вдруг показалось: а не стал ли уже и Третий Рим царством диавольским, в свой черед... В этом сомнении исход Московского царства. "Иного отступления уже не будет, зде бо бысть последняя Русь "... В бегах и нетях, вот исход XVII в. Был и более жуткий исход: "деревян гроб сосновый, гарь и сруб..." Многочисленные непрерывные испытания утомили народ. Перемены в области самой устойчивой, веками незыблемой - религиозной - стали для некоторых умов искушением непосильным, соблазном гибельным и страшным. Те, у кого не хватило терпения, смирения и духовного опыта, решили - все, история кончается. Русь гибнет, отдавшись во власть слуг антихристовых. Нет более ни царства с Помазанником Божиим во главе, ни священства, облеченного спасительной силой благодати. Что остается? - Спасаться в одиночку, бежать, бежать вон из этого обезумевшего мира - в леса, в скиты . Если же найдут - и на то есть средство: запереться в крепком срубе и запалить его изнутри, испепелив в жарком пламени смолистых бревен все мирские печали... Настоящая причина Раскола - благоговейный страх: не уходит ли из жизни благодать ? Возможно ли еще спасение, возможна ли осмысленная, просветленная жизнь? Не иссяк ли церковный источник живой воды - покоя и мира, любви и милосердия, святости и чистоты? Ведь все так изменилось, все сдвинулось со своих привычных мест. Вот и Смута , и книжная справа подозрительная... Надо что-то делать, но что? Кто скажет? Не осталось людей духовных, всех повывели! Как дальше жить? Бежать от жгучих вопросов и страшных недоумений, куда угодно бежать, лишь бы избавиться от томления и тоски, грызущей сердце... В этом мятежном неустройстве - новизна Раскола. Ее не знает Древняя Русь , и "старообрядец" на самом деле есть очень новый душевный тип. Воистину, глядя на метания Раскола, его подозрительность, тревогу и душевную муку (ставшую основанием для изуверства самосжигателей), понимаешь, сколь страшно и пагубно отпадение от Церкви, чреватое потерей внутреннего сердечного лада , ропотом и отчаянием. Все претерпеть, отринуть все соблазны, пережить все душевные бури, лишь бы не отпасть от Церкви, только бы не лишиться ее благодатного покрова и всемогущего заступления - таков религиозный урок , преподанный России тяжелым опытом Раскола. Митрополит Иоанн (Снычев)
5) Раскол - движение, возникшее в середине 17 в., в результате которого произошло отделение от Русской православной церкви части верующих, не признавших церковных реформ патриарха Никона 1653-1656 и порвавших с официальной церковью (см. Старообрядчество ). Реформа вызвала протест части духовенства во главе с протопопом Аввакумом Петровым, протест нашел поддержку в среде боярства, белого и черного духовенства, посадских людей, стрельцов, крестьянства. Идеи Р. использовались в ходе массовых движений 2-й половины 17-18 вв. (восстания под предводительством С. Т. Разина, К. Ф. Булавина, Е. И. Пугачева и др.).
Синонимы: староверство, староверчество, старообрядство, старообрядчество
Раскол
— религиозно-общественное движение в России, возникло в середине XVII в. и привело к разделению в русской православной церкви, образованию старообрядчества. Церковная реформа патриарха Никон а была направлена на централизацию церкви, на борьбу с автономией местных церквей, ликвидацию принципа соборности. Хотя реформа не затрагивала основ православия, она вызвала решительный протест многих верующих, в том числе бывших членов кружка «ревнителей благочестия», в который ранее входил и Никон. Противники реформы подверглись жестоким преследованиям, это придало им ореол защитников «истинного православия» и обеспечило поддержку разных слоев общества . Приверженцы старой веры после церковного собора 1666—1667 гг., принявшего решение предать анафеме противников реформы, бежали в глухие места Севера, Поволжья, Сибири и создавали там свои общины .
- отделение от рус. православной церкви части верующих, непризнавших церковные реформы Никон а 1653-1656 гг.
- отделение части духовенства и мирян от господствующей русской Православной Церкви, по причине несогласия их с реформа ми патриарха Никон а (1652-1658). По мнению патриарха, многие места старых богослужебных книг не совсем удачно передавали смысл греческих оригиналов. Созванный им в 1654 году Собор епископов согласился с ним и постановил переиздать книги, предварительно исправив в них все обнаруженные ошибки. Исправления не нарушали догматов веры, а касались исключительно церковных правил и обрядов. Речь преимущественно шла о принятых и вошедших в традицию: двуперстном крестном знамении, служении Литургии на семи, а не на пяти просфорах , хождении "посолонь" (по солнцу) при крещении младенцев вокруг купели, а при венчании - вокруг аналоя, сугубом (двойном) возгласе "Аллилуя!", начертании имени Христа - Исус и т.п. Все это были обычаи , освященные не только временем, но и решениями прежних русских епископских Соборов. Поэтому православные ужаснулись, услышав распоряжение изъять старые книги и принять к руководству -новопечатные. Многие признали нововведения патриарха неправославными и ненародными. Они не захотели расстаться со старыми своими обычаями в церковной жизни и в быту, сохранили прежние книги и все особенности привычного обряда , т.к. считали, что праведность достигается только точным его соблюдением. Но новшества были объявлены непререкаемым законом. Они исходили от высшей церковной власти и поддерживались властями гражданскими, которые в борьбе с "раскольниками" не гнушались никакими мерами принуждения. Поэтому в стране восторжествовало официальное православие , а старообрядцы остались в меньшинстве. К началу XX века старый обряд сохраняло еще до 10% христианского населения России. Старообрядчество долгое время господствовало и в казачьих общества х на севере Дона, на Яике и на Тереке . У Запорожцев и на юге Дона церковная реформа вызвала меньшие протест ы . Зато " раскольники " составили наиболее надежные кадры атаманов Степана Разина и Кондратия Булавина. В результате их неудач, уже со времени Разина Казаки -старообрядцы в большом числе появились за турецкой границей на реках Куме и Кубани. Емельян Пугачев тоже пользовался их поддержкой. По актам XVIII в. известно, что на Дону и на Яике - Урале большинство Казаков оставалось еще там приверженцами старого обряда и чем больше их притесняли, тем крепче они держались своих религиозных идеалов.
Расколом принято называть произошедшее во 2-й пол. XVII в. отделение от господствующей Православной Церкви части верующих, получивших название старообрядцев, или раскольников. Значение Раскола в русской истории определяется тем, что он являет собой видимую отправную точку духовных нестроений и смут, завершившихся в н. XX в. разгромом русской православной государственности. О Расколе писали многие. Историки - каждый по-своему - толковали его причины и разъясняли следствия (большей частью весьма неудовлетворительно и поверхностно). Рационализированные научные методики и широкая эрудиция ученых мужей оказались беспомощны там, где для решения вопросов требовалось понимание духовных, таинственных глубин народного сознания и благодатного церковного устроения. Непосредственным поводом для Раскола послужила так называемая "книжная справа" - процесс исправления и редактирования богослужебных текстов. Не один историк останавливался в недоумении перед трудным вопросом: как столь ничтожная причина могла породить столь великие следствия, влияние которых мы до сих пор испытываем на себе? Между тем ответ достаточно прост - беда в том, что его не там искали. Книжная справа была лишь поводом, причины же, настоящие, серьезные, лежали гораздо глубже, коренясь в основах русского религиозного самосознания. Религиозная жизнь Руси никогда не застаивалась. Обилие живого церковного опыта позволяло благополучно решать самые сложные вопросы в духовной области. Наиболее важными из них общество безоговорочно признавало соблюдение исторической преемственности народной жизни и духовной индивидуальности России, с одной стороны, а с другой - хранение чистоты вероучения независимо ни от каких особенностей времени и местных обычаев. Незаменимую роль в этом деле играла богослужебная и вероучительная литература. Церковные книги из века в век являлись той незыблемой материальной скрепой, которая позволяла обеспечить непрерывность духовной традиции. Поэтому неудивительно, что по мере оформления единого централизованного Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и пользования духовной литературой превращался в важнейший вопрос церковной и государственной политики. Еще в 1551 Иоанн IV созвал собор , имевший целью упорядочить внутреннюю жизнь страны. Царь самолично составил перечень вопросов, на которые предстояло ответить собранию русских пастырей, дабы авторитетом своих решений исправить изъяны народной жизни, препятствующие душеспасению и богоугодному устроению Русского царства. Рассуждения собора были впоследствии разделены на сто глав, откуда и сам он получил название Стоглавого. Предметом его внимания, среди многих других, стал и вопрос о церковных книгах . Их порча через переписывание неподготовленными писцами, допускавшими ошибки и искажения, была очевидна для всех. Собор горько жаловался на неисправность богослужебных книг и вменил в обязанность протопопам и благочинным исправлять их по хорошим спискам, а книг непересмотренных не пускать в употребление. Тогда же возникло убеждение, что надо завести вместо писцов типографию и печатать книги. После Стоглава вплоть до половины XVII в. дело исправления книг существенных изменений не претерпело. Книги правились с добрых переводов по славянским древним спискам и неизбежно несли в себе все ошибки и неисправности последних, которые в печати становились еще распространеннее и тверже. Единственное, чего удалось достигнуть, было предупреждение новых ошибок - патриарх Гермоген установил для этого при типографии даже особое звание книжных справщиков. В Смутное время печатный дом сгорел, и издание книг на время прекратилось, но, как только обстоятельства позволили опять, за издание взялись с завидным рвением. При патриархе Филарете (1619-33), Иоасафе I (1634-41) и Иосифе (1642-52) труды, предпринятые по этой части, доказали необходимость сверки не по славянским спискам, а по греческим оригиналам, с которых когда-то и делались первоначальные переводы. В ноябре 1616 царским указом поручено было архим . Сергиевской лавры Дионисию, священнику с. Климентьевского Ивану Наседке и канонархисту лавры старцу Арсению Глухому заняться исправлением Требника . Справщики собрали необходимую для работы литературу (кроме древних славянских рукописей было у них и четыре греческих Требника) и принялись за дело с живым усердием и должной осмотрительностью. Арсений хорошо знал не только славянскую грамматику, но и греческий язык, что давало возможность сличения текстов и обнаружения многочисленных ошибок, сделанных позднейшими переписчиками. Книгу исправили - себе на беду. В Москве огласили их еретиками, и на Соборе 1618 постановили: " Архимандрит Дионисий писал по своему изволу. И за то архимандрита Дионисия да попа Ивана от Церкви Божией и литургии служити отлучаем, да не священствуют". Пока происходили соборные совещания, Дионисия держали под стражей, а в праздничные дни в кандалах водили по Москве в назидание народу , кричавшему: "Вот еретик!" - и бросавшему в страдальца чем ни попадя. Восемь лет томился в заточении архимандрит, пока патр. Филарет не получил в 1626 письменный отзыв восточных первосвятителей в защиту исправлений, произведенных Дионисием. Как первый, дальний еще раскат грома предвещает грядущую бурю, так этот случай с исправлением Требника стал первым провозвестником Раскола. В нем с особой отчетливостью отразились причины надвигающейся драмы, и потому он достоин отдельного обстоятельного рассмотрения. Дионисия обвинили в том, что он "имя Святой Троицы велел в книгах марать и Духа Святого не исповедует, яко огнь есть". На деле это означало, что исправители полагали сделать перемены в славословиях Святой Троицы, содержащихся в окончании некоторых молитв, и в чине водосвятного молебна исключили (в призывании ко Господу "освятить воду сию Духом Святым и огнем") слова "и огнем", как внесенные произвольно переписчиками. Бурная и резкая отповедь, полученная справщиками, осуждение и заточение Дионисия кажутся большинству современных исследователей совершенно несоответствующими малости его "проступка". Неграмотность и сведение личных счетов не может удовлетворительно объяснить произошедшее. Исправление в большинстве случаев сводилось просто к восстановлению смысла, да и против справщиков выступали не только малоученные уставщики лавры, но и московское духовенство . Ученый старец Антоний Подольский написал даже против Дионисия обширное рассуждение "Об огне просветительном"... Причина непонимания здесь - как и во многих иных случаях - одна: оскудение личного духовного опыта, присущего настоящей, неискаженной церковной жизни. Его значение невозможно переоценить. Мало того что он дает человеку бесценный внутренний стержень, живую уверенность в смысле и цели существования - в масштабах исторических он служит единственным связующим звеном в бесконечной череде сменяющих друг друга поколений, единственным мерилом преемственности и последовательности народной жизни, единственной гарантией понимания нами собственного прошлого. Ведь содержание этого духовного опыта не меняется, как не меняется Сам Бог - его неисчерпаемый источник. Что касается осуждения Дионисия, то оно прямо связано с той ролью, какую играло понятие благодатного огня в православной мистике. Дело в том, что описать достоверно и точно благодатные духовные переживания человека невозможно. Можно лишь образно засвидетельствовать о них. В этих свидетельствах, рассеянных во множестве на страницах Священного Писания и творений Святых Отцов, чуть ли не чаще всего говорится об огне. " Огонь пришел Я низвесть на землю: и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!" (Лк. 12:49) - свидетельствует Сам Господь о пламени благочестивой ревности, любви и милосердия, которым пламенело Его сердце. "Духа не угашайте" (1 Сол. 5:19), - призывает христиан первоверховный апостол Павел . "Я всеми силами молюсь о вас Богу, чтобы Он вверг в ваши сердца огнь, да возможете право править вашими намерениями и чувствами и отличать добро от зла", - говорил своим духовным чадам Антоний Великий, древний основатель скитского монашеского жития. Учитывая высочайший уровень личного благочестия на Руси в н. XVII в., полноту и глубину благодатного опыта не только среди иночества, но и у большинства мирян, с этой точки зрения вряд ли покажется странной болезненная реакция общества на правку Дионисия. В ней усмотрели противоречие с самой духовной жизнью Церкви, заподозрили опасность пренебрежительного, бестрепетного отношения к благодати Божией, "огнем попаляющей" терние грехов человеческих. Опасность эта в общественном сознании, еще не успокоившемся после мятежей Смутного времени, прочно связывалась с ужасами государственного распада и державной немощи. По сути дела, Дионисий был прав - слова "и огнем" действительно являлись позднейшей вставкой, подлежащей исправлению, но и противники его вовсе не были невеждами и мракобесами. Дело исправления оказалось вообще трудным и сложным. Речь шла о безупречном издании чинов и текстов, переживших вековую историю, известных во множестве разновременных списков - так что московские справщики сразу были вовлечены во все противоречия рукописного предания. Они много и часто ошибались, сбивались и запутывались в трудностях, которые могли бы поставить в тупик и сегодняшних ученых. Впрочем, для успешности работ было сделано все что можно. Непрестанное внимание уделялось предприятию на самом высоком уровне. " Лета 7157 (1649), мая в девятый день по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Руси указу , и по благословению господина святителя (патриарха. - Прим. авт.) Иосифа... велено было ехати в Иерусалим ". Следствием указа стало отправление на Восток за древними достоверными списками книг келаря Арсения Суханова, исколесившего в поисках таковых не одну сотню верст и вывезшего в Россию около семисот рукописей, 498 из которых были собраны им в Афонских монастырях, а остальные обретены в "иных старожитных места х". 25 июля 1652 патриаршество всея Руси принял Новгородский митрополит Никон . Связанный с государем Алексеем Михайловичем узами тесной личной дружбы, одаренный недюжинными способностями ума и волевым решительным характером, он с присущей ему энергией взялся за дела церковного устроения, среди которых важнейшим продолжало числиться дело исправления книг. В тот день вряд ли кому могло прийти в голову, что служение Никона будет прервано драматическими событиями: Расколом, борьбой за самостоятельность церковной власти, разрывом с царем, соборным судом и ссылкой в дальний монастырь - в качестве простого поднадзорного монаха. Через два года по вступлении на престол первосвятителя России патриарх созвал русских архиереев на собор, где была окончательно признана необходимость исправления книг и обрядов. Когда первая часть работы была проделана, то для рассмотрения ее Никон созвал в 1656 новый собор, на котором вместе с русскими святителями присутствовали два патриарха: Антиохийский Макарий и Сербский Гавриил . Собор одобрил новоисправленные книги и повелел по всем церквам вводить их, а старые отбирать и сжигать. Казалось бы, все происходит в полнейшем соответствии с многовековой церковной практикой, ее традициями и не может вызвать никаких нареканий. Тем не менее именно с этого времени появляются в среде духовенства и народа хулители "новшеств", якобы заводимых в Церкви и в государстве Русском всем на погибель. Царю подавали челобитные , умоляя защитить Церковь . Про греков, считавшихся источниками "новшеств", говорили, что они под турецким игом изменили Православию и предались латинству. Никона ругали изменником и антихристом, обвиняя во всех мыслимых и немыслимых грехах. Несмотря на то что подавляющее &большинство населения признало дело "книжной справы" с пониманием и покорностью, общество оказалось на грани новой Смуты. Патриарх принял свои меры. Павел, епископ Коломенский, отказавшийся безоговорочно подписать соборное определение, одобрявшее исправления, был лишен сана и сослан в Палеостровский монастырь, другие вожди Раскола (протопопы Аввакум и Иоанн Неронов, кн. Львов ) также разосланы по дальним обителям. Угроза новой Смуты отпала, но молва о наступлении последних времен, о близком конце света , о патриаршей "измене" продолжала будоражить народ. С 1657, в результате боярских интриг, отношения царя с патриархом стали охладевать. Результатом разрыва стало оставление Никоном Москвы в 1658 и его добровольное самозаточение в Воскресенской обители. Восемь лет пробыл патриарх в своем любимом монастыре. Восемь лет столица оставалась без "настоящего" патриарха, обязанности которого самим же Никоном были возложены на Крутицкого митрополита Питирима . Положение становилось невыносимым, и в конце концов недоброжелатели первосвятителя добились своего: в конце 1666 под председательством двух патриархов - Антиохийского и Александрийского, в присутствии десяти митрополитов, восьми архиепископов и пяти епископов, сонма духовенства черного и белого состоялся соборный суд над Никоном. Он постановил: лишить старца патриаршего сана и в звании простого монаха отослать на покаяние в Ферапонтов-Белозерский монастырь. Казалось бы, с опалой главного сторонника исправления книг и обрядов дело "ревнителей старины" должно пойти в гору, но в жизни все произошло иначе. Тот же собор, что осудил Никона, вызвал на свои заседания главных распространителей Раскола, подверг их "мудрствования" испытанию и проклял как чуждые духовного разума и здравого смысла. Некоторые раскольники подчинились материнским увещеваниям Церкви и принесли покаяние в своих заблуждениях. Другие - остались непримиримыми. Таким образом, религиозный Раскол в русском обществе стал фактом. Определение собора, в 1667 положившего клятву на тех, кто из-за приверженности неисправленным книгам и мнимостарым обычаям является противником Церкви, решительно отделило последователей этих заблуждений от церковной паствы. Раскол долго еще тревожил государственную жизнь Руси. Восемь лет (1668-76) тянулась осада Соловецкого монастыря, ставшего оплотом старообрядчества. По взятии обители виновники бунта были наказаны, изъявившие покорность Церкви и царю - прощены и оставлены в прежнем положении. Через шесть лет после того возник раскольнический бунт в самой Москве, где сторону старообрядцев приняли, было, стрельцы под начальством князя Хованского. Прения о вере, по требованию восставших, проводились прямо в Кремле в присутствии правительницы Софии Алексеевны и патриарха. Стрельцы, однако, стояли на стороне раскольников всего один день. Уже на следующее утро они принесли царевне повинную и выдали зачинщиков. Казнены были предводитель старообрядцев поп-расстрига Никита Пустосвят и князь Хованский, замышлявшие новый мятеж. На этом прямые политические следствия Раскола заканчиваются, хотя раскольничьи смуты долго еще вспыхивают то тут, то там - по всем необъятным просторам Русской земли. Раскол перестает быть фактором политической жизни страны, но как душевная незаживающая рана - накладывает свой отпечаток на все дальнейшее течение русской жизни. Как явление русского самосознания, Раскол может быть осмыслен и понят лишь в рамках православного мировоззрения, церковного взгляда на историю России. Уровень благочестия русской жизни XVII в. был чрезвычайно высок даже в ее бытовой повседневности. "Мы выходили из церкви, едва волоча ноги от усталости и беспрерывного стояния, - свидетельствует православный монах Павел Алеппский , посетивший в это время Москву в свите Антиохийского патр. Макария. - Душа у нас расставалась с телом оттого, сколь длительны у них и обедни, и другие службы... Что за крепость в их телах и какие у них железные ноги! Они не устают и не утомляются... Какое терпение и какая выносливость! Несомненно, что все эти люди святые: они превзошли подвижников в пустынях", - удивлялся Павел россиянам. Слова его, конечно, не следует воспринимать буквально. Да и длительное стояние в церкви само по себе еще ни о чем не говорит. Однако всякий, имеющий внутренний молитвенный опыт, знает по себе, сколь невыносимо тягостно пребывание в храме "по обязанности" и как незаметно летит время, когда Господь посещает наше сердце духом ревностной, пламенной молитвы, совокупляющей воедино все силы человеческого естества " миром Божиим, превосходящим всякое разумение" (Флп. 4:7). Помня об этом, мы по-новому оценим и ту приверженность обряду, то благоговение перед богослужебной формой, которые, несомненно, сыграли в Расколе свою роль. Говоря "умрем за единый аз" (то есть за одну букву), ревнители обрядов свидетельствовали о высочайшем уровне народного благочестия, самим опытом связанного со священной обрядовой формой. Только полное религиозное невежество позволяет толковать эту приверженность богослужебной форме как "отсталость", "неграмотность" и "неразвитость" русских людей XVII в. Да, часть из них ударилась в крайность, что и стало поводом для Раскола. Но в основе своей это глубокое религиозное чувство было здоровым и сильным - доказательством служит тот факт, что, отвергнув крайности Раскола, Православная Россия доселе сохранила благоговейное почтение к древним церковным традициям . В каком-то смысле именно "избыток благочестия" и "ревность не по разуму" можно назвать среди настоящих причин Раскола, открывающих нам его истинный религиозный смысл. Общество раскололось в зависимости от тех ответов, которые давались на волновавшие всех, всем понятные в своей судьбоносной важности вопросы: - Соответствует ли Россия ее высокому служению избранницы Божией? - Достойно ли несет народ русский "иго и бремя" своего религиозно-нравственного послушания, своего христианского долга? - Что надо делать, как устроить дальнейшую жизнь общества, дабы обезопасить освященное Церковными Таинствами устроение жизни от разлагающего, богоборческого влияния суетного мира, западных лжеучений и доморощенных соглашателей? В напряженных раздумьях на эти темы проходил весь XVII век. Из пламени Смуты, ставшей не только династическим кризисом, политической и социальной катастрофой, но и сильнейшим душевным потрясением, русский народ вышел "встревоженным, впечатлительным и очень взволнованным". Временной промежуток между Смутой и началом Петровских реформ стал эпохой потерянного равновесия, неожиданностей и громогласных споров, небывалых и неслыханных событий. Этот драматический век резких характеров и ярких личностей наиболее проницательные историки не зря называли "богатырским" (С.М. Соловьев). Неверно говорить о "замкнутости", "застое" русской жизни в семнадцатом столетии. Напротив, то было время столкновений и встреч как с Западом, так и с Востоком - встреч не военных или политических, которые Руси издавна были не в новинку, но религиозных, "идеологических" и мировоззренческих. "Историческая ткань русской жизни становится в это время как-то особенно запутанной и пестрой, - пишет историк Г.В. Флоровский. - И в этой ткани исследователь слишком часто открывает совсем неожиданные нити... Вдруг показалось: а не стал ли уже и Третий Рим царством диавольским, в свой черед... В этом сомнении исход Московского царства. "Иного отступления уже не будет, зде бо бысть последняя Русь "... В бегах и нетях, вот исход XVII в. Был и более жуткий исход: "деревян гроб сосновый, гарь и сруб..." Многочисленные непрерывные испытания утомили народ. Перемены в области самой устойчивой, веками незыблемой - религиозной - стали для некоторых умов искушением непосильным, соблазном гибельным и страшным. Те, у кого не хватило терпения, смирения и духовного опыта, решили - все, история кончается. Русь гибнет, отдавшись во власть слуг антихристовых. Нет более ни царства с Помазанником Божиим во главе, ни священства, облеченного спасительной силой благодати. Что остается? - Спасаться в одиночку, бежать, бежать вон из этого обезумевшего мира - в леса, в скиты . Если же найдут - и на то есть средство: запереться в крепком срубе и запалить его изнутри, испепелив в жарком пламени смолистых бревен все мирские печали... Настоящая причина Раскола - благоговейный страх: не уходит ли из жизни благодать ? Возможно ли еще спасение, возможна ли осмысленная, просветленная жизнь? Не иссяк ли церковный источник живой воды - покоя и мира, любви и милосердия, святости и чистоты? Ведь все так изменилось, все сдвинулось со своих привычных мест. Вот и Смута , и книжная справа подозрительная... Надо что-то делать, но что? Кто скажет? Не осталось людей духовных, всех повывели! Как дальше жить? Бежать от жгучих вопросов и страшных недоумений, куда угодно бежать, лишь бы избавиться от томления и тоски, грызущей сердце... В этом мятежном неустройстве - новизна Раскола. Ее не знает Древняя Русь , и "старообрядец" на самом деле есть очень новый душевный тип. Воистину, глядя на метания Раскола, его подозрительность, тревогу и душевную муку (ставшую основанием для изуверства самосжигателей), понимаешь, сколь страшно и пагубно отпадение от Церкви, чреватое потерей внутреннего сердечного лада , ропотом и отчаянием. Все претерпеть, отринуть все соблазны, пережить все душевные бури, лишь бы не отпасть от Церкви, только бы не лишиться ее благодатного покрова и всемогущего заступления - таков религиозный урок , преподанный России тяжелым опытом Раскола. Митрополит Иоанн (Снычев)
движение , возникшее в середине 17 в., в результате которого произошло отделение от Русской православной церкви части верующих, не признавших церковных реформ патриарха Никон а 1653-1656 и порвавших с официальной церковью (см. Старообрядчество ). Реформа вызвала протест части духовенства во главе с протопопом Аввакумом Петровым, протест нашел поддержку в среде боярства, белого и черного духовенства, посадских людей, стрельцов, крестьянства. Идеи Р. использовались в ходе массовых движений 2-й половины 17-18 вв. (восстания под предводительством С. Т. Разина, К. Ф. Булавина, Е. И. Пугачева и др.).
