Что такое Дадаизм? Значение слова Дадаизм в философском словаре

- направление в модернизме , культивируемое в период с 1916 по 1921 и связанное с именами таких авторов, как Т. Тцара ( основоположник Д.), X. Балль, Р. Хюльзенбек, Г. Арп, М. Янко, Г. Прайс , Р. Хаусман, В. Меринг , О&Люти, Ф. Глаузер, П.А. Биро, М. д&Ареццо, Дж. Канторелли, Р. ван Реез, Г. Тойбер, А. Морозини, Ф. Момбелло-Пасквати, Ф. Пикабия , К. Швиттерс и др. Д. был поддержан А. Брето-ном, Ф. Супо (см. Сюрреализм ), П. Реверди , П. Элюаром, Л. Арагоном и др. В определенный период своего творчества к нему примыкали Г. Гросс , М. Дюшан , М. Эрнст . Название течения связано с центральным для Д. термином "дада", характеризующимся предельной плюральностью и в силу э того принципиальной неопределенностью значения: по формулировке Т. Тцары, "из газет можно узнать , что негры племени Кру называют хвост священной коровы: ДАДА. Кубик и мать в определенной местности Италии: ДАДА. Деревянная лошадка , кормилица , двойное согласие по-русски и по-румынски: ДАДА...". За нарочито педалированной внешней эпатажностью Д. (танцы в мешках "под урчание молодых медведей", вечера "гимнастической" и "химической" поэзии с неизменным вмешательством полиции, скандально известная попытка М. Дюшана выставить писсуар в качестве произведения искусства для экспонирования на Нью-Йоркской выставке 1917 и т.п.) стоит программный отказ Д. от традиционных ценностей разума , религии, морали и красоты, фундированный глубинным идеал ом свободы. И если на уровне эксплицитных самоопределений этот идеал выглядит сугубо негативным ( классический лозунг Д. "дадаисты не представляют собой ни чего , ничего , ничего; несомненно , они не достигнут ничего, ничего, ничего"; тезис Тцары о том, что "дада ничего не означает"; ретроспектива Г. Гросса: "Мы с легкостью издевались надо всем, ничего не было для нас святого, мы все оплевывали.., мы представляли собой чистый нигилизм , и нашим символом являлось Ничто , Пустота , Дыра" и т.п.), то на уровне основополагающих идей Д. обнаруживается серьезная постановка фундаментальной проблемы соотношения устремленности сознания к свободе (по формулировке Т. Тцары, "дада - из потребности в независимости") и его принципиальной несвободы в контексте культуры, - несвободы, которая проявляется посредством диктата рациональной логики и язык а над спонтанность ю мысли. В этом плане Д. может быть оценен как раннее и нашедшее далеко не все адекватные средства для своего выражения предвосхищение оформившихся много позднее в рамках постмодерна идей власти языка ( Барт ) и "власти-знания" ( Фуко ), программной стратегии отказа от жестко линейной логики (см. Ризома ) и перехода к принципиально плюральным (свободным) нарративным практикам (см. Нарратив ), реализующихся не посредством подчиненных диктату рациональной логики и жесткой определенности собственно го объема и содержания понятий, но посредством схватывающих чувственную сиюминутность спонтанности симулякров (см. Симулякр ). Однако , если постмодернизм зиждется на изначальном признании неустранимости языковой артикулированности (а значит , и социальной ангажированности и - соответственно - несвободы) сознания ( структурный психоанализ и, в первую очередь , Лакан о вербальной артикуляции бессознательного), на базе чего оформляется такая презумпция постмодерна, как " смерть субъекта ", то Д., на против , пытается утвердить индивидуальную свободу сознания путем освобождения от языка и диск урса : "я читаю стихи, которые ставят перед собой целью ни много ни мало , как отказ от языка" (X. Балль). По оценке Тцары, " логика - это всегда некое осложнение . Логика всегда ложна. Она дергает за ниточки понятия, слова, взятые со стороны своей формальной внешней оболочки , чтобы сдвинуть их по направлению к иллюзорным краям и центрам. Ее цепи убивают, это тысяченогое огромное существо , душащее всякую независимость" (ср. с идеей Лакана о "цепочках означающих", очерчивающих индивидуальную судьбу, и тезисом Дер-риды о необходимости децентрации текста , ибо наличие фиксированного центра было бы ограничением того, "что мы можем назвать свободной игрой структуры", и что лежит в основании деконструктивистской стратегии по отношению к тексту). Отсюда идеи Д. о безумии как о внедискурсивном, внеязыковом, внелогическом и - следовательно - свободном способ е бытия: " есть огромная разрушительная негативная работа , которую нужно осуществить . Нужно вымести все, вычистить . Чистота индивида утверждается после состояния безумия" (Тцара). Аналогично, в " Манифест е к первому вечеру дадаистов в Цюрихе": "Как достигают вечного блаженства? Произнося: дада. Как становятся знаменитыми? Произнося: дада. С благородным жестом и изящными манерами. До умопомрачения, до бессознательности. Как сбросить с себя все змеиное, склизское, все рутинное, бор-зописское? Все нарядное и приглядное, все примерное и манерное, благоверное, изуверное? Произнося: дада", т.е. артикулируя принципиально внедискурсивную бессмыслицу (X. Балль). И если бытие - это изначально бытие несвободы, "если жизнь - это дурной фарс , лишенный цели и изначального порождения, и раз уж мы полагаем, что должны выбраться из всей этой истории чистыми, как омытые росой хризантемы, мы провозглашаем единственно е основание для понимания: искусство " ("Манифест дада 1918 года", Тцара). В этой связи программным постулат ом Д. является постулат отсутствия позитивной политической программы ("У нас не было никакой политической программы" - Г. Гросс); практически все дадаисты выступили против Берлинской группы Д., провозгласившей требование "международного революционного объединения всех творческих и думающих людей во всем мире на основе радикального коммунизма " (Манифест "Что такое дадаизм и какие цели он ставит себе в Германии" - Хаусман, Хюльзенбек, Голишефф, 1919). Генеральная стратегия и credo Д. локализуются в принципиально иной сфере: "Уважать все индивидуальности в их безумии данного момент а " (Тцара), - снятие языкового и логического диктата возможно только в художественном творчестве, и именно последнее, с точки зрения Д., должно освободить неповторимую индивидуальность бессознательного: "я не хочу слов, которые были изобретены другими. Все слова изобретены другими. Я хочу совершать свои собственные безумные поступки, хочу иметь для этого собственные гласные и согласные" (Балль). В этом контексте Д. постулирует спонтанность (" мысль рождается на устах", по словам Тцары) как единственно адекватный способ творческого самовыражения: "можно стать свидетелем возникновения членораздельной речи . Я просто произвожу звуки. Всплывают слова, плечи слов, ноги , руки , ладони слов. Стих - это повод по возможности обойтись без слов и языка. Этого проклятого языка, липкого от грязных рук маклеров, от прикосновений которых стираются монеты . Я хочу владеть словом в тот момент, когда оно исчезает и когда оно начинается" (Балль). Собственно, самое дада и есть не что иное, как "траектория слова, брошенного как звучащий диск крика" (Тцара). В идеале акт творчества есть акт творения собственного, личного, не претендующего на общечеловеческую универсальность (авторского), равно как и не претендующего на хронологическую универсальность (одноразового) языка: "У каждого дела свое слово; здесь слово само стало делом. Почему дерево после дождя не могло бы называться плюплюшем или плюплюбашем? И почему оно вообще должно как-то называться? И вообще, во все ли наш язык должен совать свой нос? Слово , слово, вся боль сосредоточилась в нем, слово... - общественная проблема первостепенной важности" (Балль). - Горизонт Д. неизбежно сдвигается: идеалом выступает уже не просто вышедшая из-под дискурсивного контроля спонтанность, порождающая собственный ( ситуативный и сиюминутный ) язык, но спонтанность внеязыковая, обнаружившая под сброшенной рациональностью первозданность ("активную простоту", по Тцаре), понятую в Д. как подлинность : "слово " Дада " символизирует примитивнейшее отношение к окружающей действительности, вместе с дадаизмом в свои права вступает новая реальность . Жизнь предстает как одновременная путаница шорохов , красок и ритмов духовной жизни, которая без колебаний берется на вооружение дадаи-стским искусством" (Р. Хюльзенбек). Игровое начало и спонтанность Д., реализующиеся в пространстве языковых жанров в переориентации с жесткой линейной логики на свободную ассоциативность ("рифмы льются созвучно звону монет, а флексии скользят вниз по линии живота" - Тцара), в невербальных художественных жанрах реализуют себя в технике коллажа ( например , "автоматические рисунки" Г. Арпа или "мерцизм" К. Швиттерса, произвольно объединяющий в объемных конструкциях газетные полосы, деревянные фигуры, пучки волос , трамвайные билеты, драпировки из ткани , детские игрушки , предметы женского белья и др., руководствуясь единственно принципом спонтанности свободных ассоциаций). Осуществленное в рамках постмодерна конституирование коллажа в качестве фундаментального принципа организации как художественного произведения (конструкции), так и культуры в целом , во многом восходит к дадаистскому пониманию коллажа как пространства содержательно-ассоциативной свободы в задающем принципиальную несвободу от ассоциаций поле культурных смыслов (см. Нарратив). М.А. Можейко